Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

Как часто бывает в мире, у всех этих удачных обстоятельств обнаруживается оборотная сторона. Чугунов, ставший таки профессиональным литейщиком, в 1960—1970-х сам работал на Урале директором училища, похожего на люберецкое, поэтому склонен педалировать “воспитательный момент” – и не акцентировать какие-либо “темные стороны” гагаринской личности – ну или, по крайней мере, какие-то любопытные эпизоды, которые, несомненно, должны были случаться, учитывая тогдашний возраст героя этой книги и его склонность к авантюрным поступкам. Нет: “мы чувствовали ответственность, стремление учиться, получить специальность и побыстрее начать работать”. Ясно. А было ли что-то “такое”? (Автор вопроса при помощи интонации дает понять, что в идеале ему бы хотелось услышать о причастности юного Гагарина к серии ритуальных убийств.) “Наша лично группа – таких никаких нарушений не было. Приключений особых не было”.

“Юра очень любил цветы… поливал цветы и вытирал пыль с горшков. Рассказывал, что у них дома в Гжатске всегда было много цветов” [4]. “Был очень способным парнем. Учился исключительно на пятерки, а на экзаменах всегда помогал более слабым товарищам” [4], инициировал культпоходы в зоопарк (“На волков и лис обратили особое внимание” [4]), в Горки Ленинские, в парк Сокольники на встречу с турецким поэтом Назымом Хикметом, Пушкинский музей, театры; Тимофей Андреевич неисчерпаемый кладезь сведений.

Были ли у него какие-то способности, о которых никто не знает? Может быть, он показывал фокусы, курил сигары, умел шевелить ушами? Нет, не курил; а что же? всё то же: фотографировал и играл в духовом оркестре. “Другой раз такую шуточку сотворит с этой трубой!” Многообещающая пауза. “Как начнет реветь – все смеются и закрывают уши от его дудения”.

Какое-то юношеское прозвище? (В одном из воспоминаний приведено подозрительное свидетельство о том, что “в шутку прозвали друзья Юрия «Гусь-гагара»” – подозрительное потому, что фамилия мемуариста – тоже Гусев [9].) “Да нет. Для девочек он был «Юрочка» – настолько он привлекательный был, настолько добрый, никогда никого не обидит; улыбка, сам весь как мяч-попрыгун. У него очень память хорошая была, все схватывал на лету. Знал наизусть много стихотворений. В литейной группе ни одной девочки не было, но в других были – мы вечера проводили, танцы, кружки всякие” [1].

Гагарин в люберецком лицее – определяющий пространство элемент внутреннего убранства; цветные панно, бюсты, еще панно – что объяснимо: вам не нужно нанимать дополнительных вербовщиков, когда у вас есть выпускник, по которому ясно, что, если вы хотите попасть на обложку журнала “Тайм”, вам вовсе не обязательно проводить юность в местах вроде Итона. Кстати, именно в Люберцах – а вовсе не в Саратове, как считается, – фамилия Гагарина впервые попала в газеты. Гагарину доведется оказываться много на каких обложках, о нем будут писать на первых полосах “Нью-Йорк таймс”, “Дейли телеграф” и “Фигаро” – но первой им заинтересовалась “Заводская правда”, многотиражка завода имени Ухтомского. 6 июня 1951 года здесь опубликована заметка М. Гурьевой “Экзамены в заводской школе рабочей молодежи”. Она выполнена в лаконичной манере, напоминающей твиттер-послания президента Медведева. “В 7-м классе сдают экзамены 32 учащихся. Все они хорошо написали изложение и выполнили письменную работу по алгебре. Первыми до установленного времени сдали работы по алгебре Гагарин, Чугунов, Черножуков, Золотов, Напольская и другие. По этим предметам и по геометрии они получили «пятерки»”.

Среди прочих меморабилий[14] в музее демонстрируется подлинная парта, за которой сидел Гагарин. Деревянная конструкция выглядит убедительно; было бы здорово, если бы на ней оказалось еще вырезано что-нибудь, что позволило бы получить ответы на вопросы, которые роятся в голове у любого биографа: секс, конфликты, происхождение капитала – что там происходило в голове пятнадцатилетнего Гагарина, угодившего в чужую, наверняка враждебную, небезопасную среду? Но нет, приходится зачехлить лупу несолоно хлебавши.

Как он вообще смог выжить в этом криминальном аду, на окраине послевоенного мегаполиса? Да нет же; Чугунов, учившийся с Гагариным и в люберецком ремесленном, и в саратовском индустриальном, утверждает, что в Люберцах было даже “поспокойнее” – и вообще склонен описывать училище как своего рода тихую гавань. Хорошие преподаватели, забота государства (“были на полном государственном обеспечении: нас учили бесплатно, одели в красивую форму молодого рабочего, предоставили места в общежитии, в столовой вкусно кормили три раза в день, a нам, литейщикам, дополнительно выдавали ежедневно 15–20 граммов сливочного масла и по стакану молока” [4]). Общежитие было одноэтажным, барачного типа, домом, где квартировали и учащиеся, и преподаватели. В комнатах жили по 15–16 человек; кровати обычные, пружинные, не двухъярусные; матрацы набиты морской травой; стол, табуретки, тумбочки. Это откровенничает Т. А. Чугунов; Л. Обухова, с чьих-то еще слов, сообщает и другие подробности: комната здесь часто шла на комнату, а группы “превращались в ватаги” [2]. “И в первый же год было у них генеральное сражение с парнями по второму году обучения. Второгодники хотели главенствовать и добивались этого методами откровенного насилия: они становились цепью в узком проходе и ловкими движениями срывали пояса у новичков. Пояса были на защелке под крупной металлической бляхой; раздавался быстрый лязгающий звук – и противник оказывался распояской, в виде, абсолютно унизительном для мужского достоинства!” [2]. И вообще, “случалось всякое, особенно в первый год. Даже скоропалительная «забастовка» из-за невыданных спецовок. Заупрямившиеся ребята решили не выходить из спальни и для этого… залезли под кровати” [2].

“Всем учащимся выдали шинели, девушкам коричневые платья из полушерсти. Обедать ходили группами в столовую соседнего весового завода. После голодных лет войны каша с маслом, мясные щи казались… <…> царской едой” [6]. Да, все это несколько напоминает антураж викторианского работного дома из “Джейн Эйр”, но, с другой стороны, то был мир, где дефицит товаров первой необходимости компенсировался государственной поддержкой, а суровость условий и ранний отрыв от родительской заботы – коллективизмом: если ты детдомовский сирота – а таких в их группе было двое – то все демонстрировали тебе сочувствие и старались как-то тебя обогреть; когда кто-то ездил к родственникам и привозил продукты – сирот кормили в первую очередь [1]; если ты заболевал малярией и денег на лекарства не было, то можно было рассчитывать на то, что приятели укроют тебя всеми своими матрацами, а сами пока будут спать на голых досках [7].

Сам Чугунов, правда, говорит, что, возможно, необъективен: всё ведь относительно, смотря с чем сравнивать. Для него – после войны, когда немцы пытались угнать его с матерью в Германию, – да, люберецкое училище казалось очень и очень спокойным местом. Надо полагать, для Гагарина – подростка, все имущество которого было кепка, китель со значком за спортивные отличия, часы-луковица и подержанный фотоаппарат “Любитель”, – тоже.

У Обуховой есть история о том, как однажды, получив на руки заработанные деньги, молодые литейщики отправились на Перовский рынок “покупать чемоданы”. Чемоданы? “Нам ведь выдавали обмундирование, и